Владимир Опенько, изгнанный солист

2009 год

А непосредственным информационным поводом к этой публикации был мой разговор с одной влиятельной киевской журналисткой, моей старой знакомой, которая часто не избегает и довольно-таки острых социальных и политических тем. 

 Разговор зашел о кризисе в Киевской (Национальной украинской) Опере. Я сообщил  собеседнице (не хочу по итогам разговора называть ее имя) некоторые подробности ситуации. Она сказала: мол, что в курсе этого скандала... Тогда я поинтересовался: а не могла бы она на своем информационном рессурсе - кстати, очень и очень могучем рессурсе, -  провести интервью с  "изгоем" Опенько и его обидчиками, худруком Соловьяненко и  директором театра  Оперы Чупрыной?

Она сказала, что эти два последних "фрукта" все равно не прийдут к ней в студию. 

То есть, как это - не прийдут? А может, тогда - поскольку гора не идет к Магомеду, - самим журналистам "рессурса" прийти к оным товарищам и взять-таки интервью?

Она ответила... Точнее, она ничего не ответила: была  очень деликатная и  тонкая "фигура замолчания".

Я еще сделал попытку. А может, позвать в студию самого Владимира Опенько и его  преподавателя консерваторского, известного на всем постсоюзном пространстве певца, Народного артиста СССР Анатолия Мокренка? Последний уже хоть и стар, но еще бодр достаточно до сих пор, чтобы давать интервью. Киевлянин ведь тоже...  Пусть бы и рассказали оба, что они думают о развитии в Украине оперного искусства и о тех бюрократически-коррупционных преградах, которые этому развитию препятствуют! 

Но и тут моя милая собеседница умело и обаятельно ушла от прямого ответа. 

И я этому не удивляюсь.

Украинским журналистам стало очень сложно работать в условиях засилия олигархических кланов и ожесточенной политической  борьбы за каждую пядь власти в государстве и в войне за отмывание грязных коррупционных схем и "левых" денег.  Очень сложно стало... 

Никто из нас не знает,  когда и где на его голову упадет ненароком "случайный кирпич".

Поэтому я не осуждаю свою киевскую коллегу за ее уклончиво-созерцательную и, я бы даже осмелился сказать, несколько пассивную гражданскую позицию.

Нам действительно очень сложно стало работать.