ШЕДЕВРЫ ПРИДВОРНОГО МАСТЕРА

Недавно президент Российской академии художеств Зураб Церетели предложил поставить в Санкт-Петербурге памятник другому президенту ─ Владимиру Путину. «Надо поставить"!», — заявил он, - я  готов.  Но это должен народ потребовать. Надо коллективное письмо создать. Пожалуйста, коллективное письмо создайте. А я приклею фотографии, найду место, и дадим движение».

Он напомнил, что более десяти лет назад уже создал памятник «В здоровом теле — здоровый дух», который изображает Владимира Путина в кимоно в образе дзюдоиста. Скульптура находится в личной галерее Церетели.

  Звание «грузинского миллионера» Зураб Церетели получил еще  в 70-е. Состояние пришло к нему просто: рано возглавив монументальную секцию Союза художников Грузии, Зураб Константинович получил доступ к заказам на оформление главных партийных здравниц. Его скульптуры, а также мозаичные и декоративные панно украсили курорты черноморского побережья, а расценки на такие работы устанавливались на глазок.  Уже  тогда  у  Церетели имелись  высокие покровители, среди которых был  и первый секретарь ЦК компартии Грузинской ССР Эдуард Шеварднадзе.  В конце 90-х годов Церетели называли «придворной мастерской»  мэра Москвы Юрия Лужкова, тогда и началось превращение миллионера в миллиардера. Не обошлось и без уголовных дел, но высокие покровители выручали скульптора во все времена.

Вот в Москве три года с момента  убийства Бориса Немцова  власти не давали разрешения увековечить его память, и только после настойчивых требований москвичей  была открыта табличка  на доме, где жил убитый политик. А Горсовет Вашингтона единогласно одобрил переименование в честь Бориса Немцова площади, где расположено российское посольство.  И можно не сомневаться, что ни какие коллективные письма не принудили бы  Церетели создать Борису Ефимовичу монумент.  
    Зато пару лет назад  в России безо всяких требований трудящихся  в центре Москвы под композицию «Боже, царя храни» открыли памятник лидеру ЛДПР Владимиру Жириновскому. Трёхметровый монумент создал скульптор Зураб Церетели (а кто ж еще?) к  70─летнему юбилею депутата. Заказчиком  монумента был  сам Владимир Вольфович.   Вообще-то существуют вполне понятные правила установки подобных сооружений – после смерти персонажа, через определенное количество лет, когда ему будет уже дана объективная историческая оценка.  А тогда  по этому поводу я  написал стишок:

 Я памятник себе купил у Церетели.

В Басманном переулке он стоит.

Там либералы с демократами шумели,

Бросали чепчики и плакали навзрыд.

Зураб сварганил памятник надежно

Не сокрушит  его ни тол, ни динамит,

Его не осквернит какой-нибудь безбожник

Лишь подлый  голубь лик мой окропит.

Вскоре после этого случая  в  Ростове состоялась  встреча  с поэтом Игорем Губерманом.  Из зала ему  пришла записка с этой новостью.  Гость спросил: «Где же случилось это историческое событие?»  «В Москве!» ─  дружно ответили зрители. Он сделал печальное лицо и сказал: «Кошмар».

 ***

В  одной из своих книг  Игорь Миронович  рассказал о своей встрече с Владимиром Вольфовичем:   «На концертах я очень часто получаю записки, совершенно, различные. И многие записки имеют прямое отношение к свободе, потому что это записки о людях которые сегодня чрезвычайно заметны. В частности, я очень рад, что уже года два как перестал получать записки о Жириновском. А раньше таких записок было очень много, ведь аудитории огромные, слава богу, по тысячи человек. И раньше приходило восемь-десять записок: «Как Вы относитесь к Жириновскому? Что Вы о нем думаете? Нет ли у Вас о нем стихов?»

Ну, стихов о временных вождях и лидерах у меня никогда не было.

Были только что-то типа:

«В любви и смерти находя неисчерпаемую тему,

Я не плевал в портрет вождя,

Поскольку клал на всю систему».

Но был у меня стишок, которым я с легкостью отвечал на записки о Жириновском.

Хотя стишок был написан совершенно по другому поводу, но очень точно подходил.

Стишок был такой:

«Среди болотных пузырей,

Надутых газами гниенья,

Всегда находится еврей -

Венец болотного творения».

Публика смеялась, поощряя хлопали, и я удивлялся: откуда у этого человека такой электорат? Потому что, знаете ли, я на самом деле в каком-то смысле еврейский националист. Мне стыдно, когда я вижу, как выступает Жириновский.

И вот судьба, услышав, так сказать, что я так говорю о Жириновском, устроила мне с ним встречу. И этой встречей я не могу не похвалиться.

Было это два года назад в Доме литератора в Москве, шло обсуждение книги замечательной писательницы Елены Ржевской «О вариантах развития русского фашизма».

Я думаю, старшие поколения прекрасно помнят её книгу «Май 45-го».

Я злостный курильщик, поэтому вышел в фойе покурить. Купил себе в книжном киоске несколько книг и существенная деталь положил их там же в фойе на стол. Курю, значит, хожу кругами и поглядываю на них, чтоб коллеги писатели их не спёрли. И вдруг вижу, что прямо в соседнем зале, в большом зале с российскими писателями встречается Жириновский. Я его, естественно, дождался. Он вышел в сопровождении трех телохранителей, амбалов в коричневых кожаных куртках. Знаете, он, идя между ними, в своем таком местечковом картузе он выглядел как еврей, арестованный во время «Продразверстки». Я не понимаю, почему специалисты по его имиджу не порекомендуют ему что-то более славянское. Я к нему подошел, говорю:

- Здравствуйте, Владимир Вольфович, моя фамилия Губерман, я литератор. Живу в Израиле, пишу книги. К сожалению, нет с собой книжки, чтобы вам подарить.

Про себя подумал: «И была бы, я б тебе хрен подарил».

- И прошу у вас автограф.

Он наклонился к такому невысокому писателю, который, видимо, устраивал эту встречу; неизвестный мне человек.

И тот ему жарко хвалебное про меня нашептал. И Жириновский со своей обаятельной улыбкой мне говорит:

- Давайте любую книгу, и я для вас на ней поставлю свой автограф.

И Жириновский, как вы все знаете, наивный, чистый, замечательный человек. А я человек мерзкий, коварный, подлый, я этого не скрываю. Я кинулся к стопке своих книг, и принес ему на подпись только что вышедшую тогда в Москве книжку «Дневники Геббельса».

Я ему ее протянул, раскрыл там, где у обложки белое пространство. Но он ее закрыл, заглянул в нее и вернул мне с дивными словами:

- Вы знаете, здесь я не могу вам расписаться, меня и так о нем все время спрашивают.

Я так оживился, был очень рад тому, что сегодня же вечером расскажу эту историю друзьям. И подсунул ему другую книжку. Он расписался на книге Розанова, и этот автограф я привез к себе в Иерусалим и очень бережно храню»