ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ШИМОНА ПЕРЕСА

Как известно, в эти  дни прогрессивное человечество готовится к празднованию 90-летия нашего дорогого Шимона Ильича Переса, чье неуемное честолюбие обеспечило ему бессмертие уже при жизни. Со всех концов Вселенной на церемонию слетаются президенты, актеры, спортсмены, философы, звезды реалити-шоу и прочая селебрятня. Желающих попасть на праздник намного больше, чем может вместить наша крошечная держава, и за почетные приглашения идет нешуточная война. Когда некий назначенный в гении английский пациент отказался от предложенной чести, за освободившееся место немедленно развернулась борьба между именитым гуманистом, знаменитым футболистом и крутобедрой моделью (женщины). Победа, как и следовало ожидать, осталась за последней, поскольку у гуманиста считается гениальной лишь голова, у футболиста - ноги, а у модели (женщины) - всё.

Учитывая историю юбиляра, это зрелище выглядит слишком сюрреалистично, чтобы описывать его традиционными методами. Да и зачем? Я ведь уже написал о нем (в соответствующем моменту сюрреалистическом ключе) - ровно десять лет тому назад, когда точно те же селебрити слетались на точно такой же юбилей точно того же именинника. Правда, тогда ему было всего 80, но кто считает? 80, 90, 120, 190… - если есть в этом мире что-то постоянное, так это Перес. А коли не меняется он, то почему должна меняться посвященная ему публицистика?

Я шел себе по улице. Впереди, метрах эдак в пятидесяти, из дому вышел человек с дубинкой и мешком. Такие мешки теперь не носят, а он нес. Наверное, поэтому я стал к нему присматриваться. Что у него там, в мешке? По нынешним временам... не приведи Господь... но на араба, вроде бы, не похож. Я на всякий случай отстал, но глаз с этого типа не спускал. Мы шли по бульвару Бен-Цион, в сторону Габимы. Мне-то нужен был киоск - там, на углу. Я хотел купить и съесть яблоко. А что он хотел - неизвестно.

Тут я заметил оцепление и вспомнил, что сегодня отмечают день рождения Переса, и в честь этого понаехала куча народу, включая Клинтона. Но киоск мой был вне оцепления, а на остальное мне как-то начхать, включая всех. Я уже подошел к киоску и начал выбирать яблоко, как вдруг вспомнил про этого, с мешком. Он стоял около оцепления и базарил с полицейским. Сначала они разговаривали тихо, но потом принялись размахивать руками и кричать. Мне стало интересно, и я подошел поближе.

Мужик хотел пройти на празднование, а полицейский его, естественно, не пускал. Полный идиот - не полицейский, конечно, а этот, с мешком. Я потом по телевизору видел, что многие даже с приглашениями не попали, что уж говорить про этого задрыгу. Полицейский пытался ему втолковать, что, во-первых, нужен пропуск, а, во-вторых, вход не отсюда, а тут только оцепление, так что - не будет ли господин так добр оставить его в покое, потому что это не в его власти, и старшего он не позовет, потому что приказ ясен; и неужели надо повторять двадцать раз одно и то же? - нет, я же вам уже в пятидесятый раз объясняю - нельзя, и точка; я очень не советую вам нарываться на неприятности, вы знаете, любому терпению есть предел; ну ты что, мужик, человеческого языка не понимаешь? - я ведь могу и по-другому; ну ты, падла, кончай, последний раз говорю - вали отсюда, пока цел.

А мужик - чокнутый на всю голову - отвечал ему что-то совершенно несуразное - что, мол, пропуска у него нету, да и не нужен он ему, пропуск; что он всего-то и хочет что встретиться с Шимоном - он так и сказал: "с Шимоном" - и передать ему подарок ко дню рождения; неужели непонятно, ведь это так просто; и немедленно прекратите меня отталкивать, это произвол; знаю я вашего брата, сиживал в ваших подвалах, сволочи, чтоб вас всех. Дальше он перешел на русский, потому что материться на иврите - все равно что дуть без воздуха, и матерился так красиво и вдохновенно, что я заслушался.

Но полицейский пришел от всего этого в состояние активной депрессии, а может - опрессии, но скорее, все-таки, - агрессии. Короче, он как-то судорожно перепрыгнул через ограждение, схватил мужика за грудки и начал трясти, и сразу стало видно, что полицейский намного сильнее, а со всех сторон еще и бежали другие менты, к нему на подмогу. А мужик трясся в сильных полицейских руках, как яблоня, и мешок трясся на нем, как яблоко, а я тем временем жевал свое яблоко, которое, слава Богу, не тряслось, но тем не менее странным образом роднило меня с этим несчастным шизиком.

Потом яблоко все-таки упало, то есть не яблоко, а мешок, и в самом деле, далеко не откатилось - не врет пословица; и набежавшие менты принялись активно шмонать их, то есть мужика и его мешок, с каким-то садистским удовольствием вывернув их содержимое, то есть мешка и мужиковских карманов, прямо на мостовую. Самое смешное, что помимо растрепанной стопки бумаг в мешке оказалось несколько яблок. Порывшись в этом, для них не интересном, менты побросали все обратно в мешок, погундосили минуту-другую по своему воки-токи, собрали в одну кучку мешок, мужика и палку и запихнули  всю троицу в подлетевший воронок.

Воронок покаркал дизельным двигателем и улетел в сторону улицы Дизенгоф, менты как-то удивительно быстро приняли штатный ленивый вид, представление кончилось. Я доел яблоко и уже повернулся было уходить, как вдруг заметил листок бумаги - единственное напоминание о нелепой сцене, разыгравшейся на моих глазах. Подобрав листок, я вопросительно посмотрел на полицейского. В тяжелом взгляде господина мента не читалось ничего, кроме хумусной отрыжки. Я истолковал это как разрешение, сунул листок в карман и пошел восвояси. Дома я развернул листок, прочитал, и Тель-Авив поплыл перед моими глазами. Там стояло: "...до ста двадцати?
 
*          *          *

Шимон Перес очень любил бороться за Мир. Миру даже надоело. Бывало, только на соревнованиях объявят: "Борец с красным поясом - Мир...", как, откуда ни возьмись, выскакивает Шимон Перес и кричит страшным голосом: "Нет! Нет! Я за него!" А потом отталкивает Мир в сторону и ну за него бороться. Ну а Мир что... - плюнет, да отойдет. Что тут поделаешь? Не драться же со стариком…

*          *          *

Шимон Перес очень любил бороться за Мир. Но не умел. Все схватки проигрывал "на туше". Иногда еще говорят: "проигрывал вчистую". Или: "чисто проигрывал". Но это - не про Переса. Перес такого слова - "чисто" - не признавал. Он проигрывал "на туше".

*          *          *

 Шимон Перес очень любил бороться за Мир. Но не умел. Зато склочничать он и любил, и умел. Как склока где заваривается, так Перес туда - шасть, и ну кричать страшным голосом: "А вы кто такие?" Это он научился у великого русско-еврейского актера Гердта Паниковского из фильма еврейско-русского автора Ильфа Петрова. Перес и сам когда-то был белорусско-белоеврейским пареньком Семой Перским. Но он в себе эту двойственность изжил. Теперь можно было бы назвать его "чисто-еврейский склочник". Можно, но нельзя. Потому что такого слова - "чисто" - Перес не признавал из принципа.

*          *          *

Шимон Перес очень любил бороться за Мир. Но звезд с неба не хватал. До неба допрыгнуть надо, а Перес ведь был не прыгун, а борец. Поэтому Перес хватал звезды со стола. Чуть где звезды или там медали на стол навалят, - Перес тут как тут, и ну звезды хватать. Да так ловко, что никому больше не достается. Ну, тут, понятно, склока начинается. Другие же тоже хочут.

*          *          *

Шимон Перес очень любил бороться за Мир. А великий русский полководец Суворов любил войну и не любил Переса. Суворов говорил: "Там, где Перес - там склока". А склоку Суворов не любил. Поэтому все звезды так или иначе доставались Пересу. В конце концов Суворов рассердился и объявил голодовку, пока звезду не получит. Но кто ж ему даст звезду-то, если Перес все расхватал? Так и помер бедняга, не емши.

*          *          *

 Шимон Перес очень любил бороться за Мир. Но он всем так надоел своей склочностью, что никто уже с ним бороться не хотел. Тогда Перес стал искать Партнера, но все отказывались. Как-то он пришел к Арафату и говорит:

- Давай, ты будешь Партнером, и мы станем бороться вместе.

- В каком месте? - спросил Арафат.

- Не все ли равно? - сказал Перес.

- Нет, - сказал Арафат. - Ты, Перес, склочник, и все звезды себе отхватываешь. Вон - даже Суворова голодом уморил. Не буду я твоим Партнером.

- А я тебе тоже звезду дам, - сказал Перес.

Так Арафат согласился стать Партнером.

*          *          *

 Шимон Перес очень любил бороться за Мир. Еще он любил Арафата, потому что тот согласился быть его Партнером. Они стали искать место, где бороться, но все их гнали в шею, и по холке, а то и в рыло заедут. Тогда они пришли к Рабину. А Рабин любил виски и ничего не заметил. А как заметил, так говорит: "А чего это вы тут делаете?"  А они говорят: "Мы за Мир боремся!" и звезды показывают.

"А почему здесь?" - спрашивает Рабин. А они посовещались и говорят: "А мы тебе тоже звезду дадим". А Рабин говорит: "Я звезды не люблю, я люблю виски". Тогда они говорят: "Будем пить на троих".

Рабин подумал-подумал и согласился, потому что когда затариваться, то поровну, а когда пить - то Арафат мусульманин, а Перес - трезвенник. Прямой профит от таких Партнеров.

*          *          *

Шимон Перес очень любил бороться за Мир. Еще он любил Арафата, потому что тот согласился быть его Партнером. Но больше всего он любил свой День Рождения, потому что никто к нему не приходил в гости из-за его склочности, даже жена, и поэтому все, что было на столе, доставалось ему одному. Правда, отсутствие жены его все-таки угнетало - ведь посуду приходилось мыть самому. А он ведь не любил, когда чисто. Но потом Арафат стал ходить к нему, как Партнер, и бить всю посуду. Так что проблема решилась сама собой.

*          *          *

 Шимон Перес очень лю..."
 
Я вдруг обнаружил, что стою перед окном, и, тупо глядя на проплывающий Тель-Авив, повторяю, как заведенный: "Даниил Иванович?.. Даниил Иванович?.. Даниил Иванович?.." Черт, как это я сразу не догадался - с дубинкой и мешком... кретин! Не помню, как я оказался возле оцепления, на том же месте. Полицейский был еще там.
- Простите, офицер, - обратился я к нему на американский манер, как в кино. Мент почувствовал респект и приосанился.

- Вы не могли бы подсказать, где я могу найти того типа... ну, того маньяка, что бузил тут полчаса тому назад? Мне очень нужно...

- А хрен его знает, - равнодушно отвечал полицейский. - Наверное, отвезли куда-нибудь подальше, да и выбросили.

Я заставил себя заглянуть в его глаза. Там была все та же давешняя хумусная отрыжка и более ничего.

 ...Я плелся домой, волоча по тротуару свое окровавленное сердце. Как же так?! Вот так просто?! Так вот просто - выйти из дому и исчезнуть? Совсем как тогда, шестьдесят два года тому назад? И я тоже хорош, идиот, дурак немилый... ведь сколько знаков было, явных, понятных: и дубинка, и мешок, и яблоки... просвистал, прощелкал... эх!

Сзади что-то упало. Я обернулся. Из окна третьего этажа медленно, но верно высовывалась старуха, с чрезмерным любопытством пытаясь разглядеть свою ранее выпавшую подружку.