Загадочное слово степь (Часть 1)

«Чёрт вас возьми, степи, как вы хороши!»
Н. Гоголь

Часть 1

В начале 1980-х довелось мне восстанавливать небольшой, кубов на шесть роторный экскаватор для Новотроицкого рудоуправления – и даже поработать на нем: надо же показать заказчику машину в деле. Помню, взялся я за поручни трапа и полез в кабину (она располагалась на высоте второго этажа). Сел за рычаги, огляделся – и забыл обо всем. Золотая степь, синие и белые отвалы, дальние и близкие карьеры – пейзаж, знаете ли, природа! Небо голубое, облака, тени от них на степном муаре...

Надо было, видимо, идти в художники или писатели. Но те редко налаживают роторные экскаваторы и не о чем им писать! Они или натужно фантазируют, или живут чужой жизнью, а мне вполне хватало своей. Раньше, правда, работать приходилось больше в тесных и темных заводских цехах, а здесь из кабины открылось, волнистое, золотисто-зеленое море.

Ах, как прекрасна степь летом! Именно тогда, включив обеими руками главный рубильник и взявшись за рычаги, я понял – это родина. Я родился и вырос в степи, среди открытых далей. Да, бывал в горах Адирондака, Крыма и Карпат – и в глухих русских лесах. Видел моря и океаны, пальмы и тропические пляжи. Но вся эта красота меркнет в сравнении со степным морем.

Если дождей мало, то степь выгорает, трава жухнет и проступают источенные временем позвонки допотопных хребтов. Они были древними пятьсот лет тому назад, при татарах, тысячу лет назад, при половцах; две тысячи лет – при скифах; три – при киммерийцах и шесть при трипольцах. Кстати, вам никогда не хотелось залезть на террикон и оглянуться? Что? У вас поблизости нет терриконов? Гм, а в Донбассе они повсюду и вид с них замечательный: смотришь и не насмотришься, не налюбуешься! Безграничная, полого-холмистая степь тает в бездонной синей дымке на краю неба и земли, и на ней кое-где темные конусы. Некоторые терриконы заросли деревьями и очень украшают наши безлесные места. Но главное, конечно, степь...

Кто только не кочевал ею: киммерийцы и скифы, сарматы и хазары, печенеги, половцы и татары. И сколько их ни прошло через эти просторы, все в один голос твердили, что лучше наших степей нет и быть не может! И я им верю, я с ними согласен, хотя и считал только тех, кто хотя бы ненадолго задержался в степях обетованных. А сколько было проходящих? Кто только ноздри раздувал, вдыхая ковыльный ветер, широко раскрывал глаза и крутил головой, чтобы охватить взглядом неохватные горизонты, но не мог остановиться – сзади поджимала очередь. Гунны, болгары, авары, угры.

Тысячу лет назад по этому пути прошли на запад и торки, предки моей супруги, турки-огузы. Не сиделось им дома... Готы заходили сюда, викинги, как будто здесь медом намазано. И я не только им верю, но и понимаю: сам родился в этих степях, никогда не устаю ими любоваться и чувствую себя неуютно в лесах или горах. Тесно там! Как вообще можно жить без дальних горизонтов?

Вот и Гоголь зачах в мрачном Петербурге. И фельдмаршал Манштейн, далеко не лирик по профессии, попал под очарование наших степей. Наступал он летом 1941 года на Мелитополь – и на всю жизнь остался под их впечатлением: едешь на танке день, едешь другой, а впереди все та же дорога в никуда! Корифей маневренной войны, он и должен был любить оперативный простор, потому и жалел танковых дивизий, загубленных в мрачных московских лесах.

И вот тогда, под Новотроицком, я и задумался об этимологии слова степь...

***

Согласно словарям BDB Theological Dictionary и HAW Theological Wordbook of the Old Testament слово эдем (eden) происходит от аккадского edinu, которое восходит к шумерскому eden, что означает равнину, степь. Будучи родом из степей, я понимаю эту связь. Они прекрасны! И мне странно, что Кампеадор Сид в поэме Антонио Мачадо «Campos de Castilla» скачет в изгнание «Por la terrible estepa castellana» – по ужасной кастильской степи.
Ах, эти степи, это пиршество далей, открытый во все страны мир под самым просторным небом! Нет, господа, это не просто травянистая равнина, это родина, которая всегда с тобой, как бы далеко ты ни уехал. Но почему и как этот ландшафтный термин стал общим для большинства европейских языков? На немецком, французском и английском – steppe; на испанском, баскском, каталанском и галисийском estepa. На болгарском – степ; хорв. – stepa; греч.; венгр. – sztyeppe; итал. – steppa; лат. – steppe, steppa; макед. – степски; польск. – step; румын. – stepa; сербск., словацк., словенск. – степа.

Особенно дивит латынь, ибо полагают, что в Европу слово попало из русского. Ведь на арену истории Русь вышла через много веков после гибели Рима, в ее летописях степей нет, а впервые в русских записях они встречаются в довольно позднем сочинении московского купца Федора Котова «О ходу в персидское царство и из Персиды в Турскую землю, и в Индию, и в Урзум». Он совершил в 1623-24 гг. путешествие в Персию и писал: «…а на Саратове город стоит на луговой стороне... А стоит над Волгой на ровном месте, а по нижнюю сторону речка Саратовка вышла из степи, а около пошла степь во все стороны».

Что ж, попробуем проследить пути распространения слова и попутно заметим: неужели болгары с венграми, эталонные конные кочевники, проявившие себя на арене истории раньше русских, не имели для степей своего названия? Неужели греки, две с половиной тысячи лет жившие в причерноморских степях, заимствовали термин из русского?

Польская загадка

Если он попал в Европу из Руси или Московии, то не мог миновать Польши. Не через Архангельск же проник в Англию? Да, Фасмер пишет в своем «Этимологическом словаре»: «степь "безлесная возвышенность, водораздел", мезенск., арханг.», но в английском термин означает бескрайнюю травянистую равнину.

Но и в польском языке наблюдается сходное с арханг. толкование, к примеру на сайте собаководов Atlas psow w PodajLape.pl в статье Chart polski о польских борзых-хортах. Данные кинологов очень важны, ведь термины сей тонкой науки уходят вглубь веков. Итак: «Pierwsze wzmianki o charcie polskim pochodza z XIII wieku, ... dlugi i swobodny wykrok, zarowno w stepie...» «Первые упоминания о хорте польском восходят к XIII веку… длинный и свободный шаг, степь ровная…»

То бишь степь у славян означала холку собаки. Или лошади. В значении безлесного речного хребта-водораздела встречается в словаре Даля. Но в привычном нам ландшафтном смысле слово долго (слишком долго для очевидной этимологии) не применялось. А когда вошло в обиход, то вряд ли в связи с холками собак или с выражениями, означавшими в польских летописях наследование (настепование) или вступление (встеп).
Для обширных безлесных травянистых пространств в русском, как и в иных славянских языках издревле использовалось слово поле: Половецкое поле, Дикое поле. Причем оно было столь архетипичным, что не только имя полян-киевлян, но и самих поляков кажется тесно связанным с ним. Поэтому даже в разгар больших степных проблем Польши, крайне обострившихся к середине XVII века, когда все ее силы были задействованы на восточном фронте, где решалась судьба державы, слова степь в польских записях вы не найдете. Там фигурировало Dzikie Pole.

Да, степь встречалась в дневнике Эриха Лясоты, австрийского дипломата и военного деятеля, посланного австрийским императором нанимать запорожских казаков на службу. Он писал в 1594 году: «Июля 3 дня мы прошли мимо Лысой горы на левом, русском берегу и Толстые Пески, большие песчаные холмы на татарском берегу; далее, почти сразу, минули гирло речки Конские Воды, что течет из татарской степи…» Да, против связи казаков со степью возражать трудно, но с дневником вот какая история. Я перевел цитату с украинского из книги Д.И. Яворницкого «История запорожских казаков». Однако в оригинале «Tagebuch des Erich Lassota von Steblau» нет никаких степей. Там простираются Tatterifchen feldern – татарские поля.

И все же в связи с транзитом через Польшу закономерно встает вопрос казацкого генезиса слова степь. Тем более что следующее после купца Котова его упоминание в русских источниках встречается в «Книге Большому чертежу», составленной в 1627 г. в Разрядном приказе. Протоки Терека там называются Подстепная Быстрая и Подстепной проток.

Украинские авторы статьи «О происхождении ландшафтного термина степь» (В.А  Бушаков и Н.Е. Дрогобыч. Степи Северной Евразии. Материалы III Международного симпозиума. Оренбург, 2003) полагают, что термин степь в речи терских, донских и запорожских казаков бытовал уже в XV столетии. И все же раньше всех с казаками столкнулись (точнее, завели их для борьбы с татарами) именно поляки. Они же должны были первыми ознакомиться с этим словом. Но не ознакомились.

О казаках польские летописи упоминают с конца XV века, однако, к примеру, в «Хронике польской» Мартина Бельского, родоначальника летописания на родном языке, доведенной до 1598 г., где казакам уделено много места, степей нет, лишь дикие поля. И в «Хронике…» Матея Стрыйковского, доведенной до 1581 г., их нет. И в «Диариуше комиссии или экспедиции против войска запорожского. 1625» нет. И в «Описании Украины» (1651 г.) Гийома Левассера де Боплана, французского инженера, строившего Кодак, форт на Днепре против казаков, пишется о les campagnes и les champs (поля, равнины). Хотя он много лет провел в степях и должен был знать местные термины.

И в объемистой «Летописи, или Хронике различных дел и событий» Иоахима Ерлича, охватывающей период с 1620 по 1671 гг., нет этого слова, хотя в России оно уже было в ходу. И даже в титанической, переполненной заимствованиями изо всех языков поэме-эпопее «Война домова с казаками…» Самуила Твардовского, ставшего, по всей видимости, прообразом пана Заглобы из трилогии Сенкевича, оно не встречается. В этом и заключается польская загадка.

Ибо в т.н. «казацких» летописях Грабянки, Самовидца и Самийла Величко (переводившего, кстати, поэму Твардовского) слово это употребляется часто. Но написаны они были в конце XVII - начале XVIII вв., что не позволяет однозначно утверждать казацкое происхождение слова. А его отсутствие в польских источниках XVII века не позволяет говорить о транзитной роли Польши. К тому же, как ни парадоксально, неясно, в какую сторону имел место транзит! Ибо польская загадка меркнет на фоне ошеломляющей английской.